Ножери Чонишвили — артист-легенда, чье вписано в историю театра. Артист, чей голос, в хоре других, тоже ушедших, и спустя десятилетия эхом звучит под куполом столетнего театра. Их слышишь, когда входишь в тихий пустой зал. И пусть ты даже не видел их на сцене, не мог видеть, ты входишь в зал и сразу ощущаешь их присутствие. Шепот, голоса, смех, слезы, аплодисменты…
Все то, что и составляет волшебную ауру театра, его атмосферу, что притягивает к нему новые поколения зрителей, талантов и поклонников, и привязывает к нему надолго, если не навсегда.
Ножери Чонишвили ушел из жизни 2 ноября 1987 года. Уже не одно поколение зрителей лишено счастливой возможности видеть его на сцене Омского драматического. Однако Ножери Давидовича помнят, знают, уважают, его имя стало легендой для Омской драмы и всего театрального Омска. Он стал частью плеяды великих омских артистов, которые оказывают влияние на театр даже после своего ухода. Остался и созданный им уже больше сорока лет назад Омский Дом актера, построенный с нуля и носящий его имя.
Ножери Давидович родился в Тбилиси 18 октября 1926 в семье Давида Георгиевича Чонишвили, революционера-меньшевика, и учительницы Параскевы Васильевны Поповой. С детства увлекался театром, ставил с друзьями спектакли, сочинял пьесы, организовал группу ЮТИ - юных тружеников искусства. Занимался в школьном театре, в молодежной театральной студии у А. О. Гинзбурга, Н. Я. Маршака. И даже с 16 лет работал в Тбилисском русском театре им. А.С. Грибоедова в должности актера вспомогательного состава, где ему довелось учиться у Г. А. Товстоногова, А. И. Рубина.
Потом была война, куда ушел добровольцем в 17 лет, где был художественным руководителем ансамбля солдатской эстрады. После войны - срочная служба в армии, она продлилась для него до 1950 года: Чонишвили долго не хотели демобилизовать. Потом – двенадцать лет в Тбилисском ТЮЗе, несколько сезонов в Тульском драматическом театре.
В Омскую драму Ножери Давидович Чонишвили пришел полвека назад, в 1966-м. Ему было сорок лет. Пришел и сразу обратил на себя внимание колоссальным сценическим обаянием, темпераментом, заразительностью. С первых же спектаклей Ножери Давидовича новые партнеры по сцене оценили его виртуозную технику, небанальность, содержательность искусства.
Между актером и правдиво воплощаемым образом всегда оставалась неуловимая дистанция, ощущался стоящий за ролью художник, его умный, иронический и «хитрый» глазок. Чем больше зритель увлекался ролью, тем больше подчинялся отношению актера к ней. Это двойное ощущение «правды образа» и «правды актера» по-особому волновало и очаровывало.
Чонишвили был актером широчайшего диапазона, наполненности, «подтекст» у него перекрывал «текст». Это сказывалось и в таких его сценических образах, как Вытягайченко из «Конармии» Бабеля, Кныш из «Директора» Нагибина, Виль Озаровский - «Ночью без звезд» Штейна, Паскуале Лойоконе - «Призраки» де Филиппо. Кастель-Бенак - «Мсье Топаз» Паньоля, Свидригайлов - «Преступление и наказание» (по роману Достоевского), Касьянов - «Поверю и пойду» Солнцева, Хуан - «Последняя женщина сеньора Хуана» Жуховицкого, Бардин - «Женский стол в «Охотничьем зале» Мережко.
У Чонишвили не было проходных ролей, у него не могло быть провала, неудачи. Даже эпизод он умел играть с азартом, озорством.
Что остается, когда уходит артист? Фотографии, программки и афиши с автографами, рецензии критиков, возможно – видеозаписи, может быть – записные книжки и роли с пометками. Остается память коллег, что выходили с ним на одну сцену, следы в зрительских сердцах – запечатленные слезы и смех, ожоги эмоциональных потрясений. Театр как само время – неповторимое и непрерывно утекающее…
