Через полгода после премьеры спектакля Омской драмы в СМИ появилась «рецензия», где автор перешел этические грани, вывернув смысл наизнанку.
Спустя полгода после того, как на основной сцене Омского академического театра драмы состоялась премьера спектакля «Визит дамы», сегодня, 28 января, на сайте издания «БК55» вышла статья Льва Степаненко. Он поделился своим весьма своеобразным видением постановки.
Как говорил великий режиссер Всеволод Мейерхольд, «театр не может нравиться всем, он должен вызывать споры, только тогда его можно считать состоявшимся». Здорово, когда в театре появляются такие работы, после которых хочется спорить, разговаривать, соглашаться или не соглашаться.
Другое дело, когда смысл постановки выворачивается наизнанку и автор переходит этические грани, что произошло в статье Льва Степаненко и, к сожалению, говорит об отсутствии культуры восприятия.
Омский академический театр драмы предлагает ознакомиться с двумя профессиональными взглядами на спектакль «Визит дамы». Рецензию «Была ль любовь?» прислала писатель из Новосибирска, член Союза журналистов РФ Ирина Ульянина. А рецензия «Новые ботинки» принадлежит перу драматурга и театроведа из Омска Екатерине Кулаковой.
Была ль любовь?
• • •
Во всякой досадной ситуации имеется свой плюс, свое «зато». Коварный СOVID-19 не позволил состояться премьере «Визита дамы» в обозначенные афишей сроки – 27 марта, в День театра, что воспринималось с огромным сожалением, почти как утрата прежней жизни. Но, оказалось, никакой беды в том нет. Напротив. Пандемия продлила время углубленных обдумываний, ход репетиционного процесса, благодаря чему на открытии 147-го сезона премьера по пьесе швейцарского драматурга Фридриха Дюрренматта получилась совершенством. Без накладок и сбоев, потерь темпоритма, путаницы с порядком слов в репликах и прочей «сырости», которой зачастую грешат новорожденные спектакли, успешно маскирующие недочеты повышенным эмоциональным градусом.
У Анджея Бубеня – польского режиссера с российским гражданством, служившего главрежем Театра на Васильевском, активно сотрудничающего с Балтдомом, я не видела ни одного НЕЗНАЧИТЕЛЬНОГО спектакля. Его постановки в Омской драме («Август. Графство Оссейдж» Трейси Леттса и «Смерть не велосипед, чтоб ее у тебя украли» Биляны Срблянович) – развернутые, подробные исследования трансформаций человека – стали достоянием академической сцены, даром для рефлексирующей публики, жаждущей эмпатии. Вот и премьерный «Визит дамы» стал емким художественным высказыванием с неоспоримо актуальной повесткой. «Богатство только тогда имеет ценность, когда оно покоится на милосердии, а милосердия достоин только тот, кто жаждет милосердия» – эту цитату из пьесы можно считать квинтэссенцией содержания, но она не звучит в спектакле.
Да и сама пьеса, датированная 1956 годом, сокращена не в ущерб смыслам, а ради уникальной атмосферы, создаваемой ритмом укороченных реплик, волнующей музыкой (композитор – Глеб Колядин) и звуковыми шумами, умелым использованием видео, отсылающего к шедеврам кинематографа и изобразительного искусства. Само изысканное мизансценирование имеет отношение к изоискусству – режиссер распределяет фигуры персонажей в причудливом, постоянно меняющемся графическом рисунке, как «войска» на шахматной доске или геометрические картинки вращающегося калейдоскопа. Действие в массовых сценах крайне редко распадается на хаос броуновского движения; живая графика удивительным образом воздействует, структурируя зрительское внимание, держит в напряжении. Вот почему «Визит дамы» идеально смотреть с расстояния, с галерки и ярусов, чтобы наблюдать превращения, перетекания форм. «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии». Впрочем, лица крупным планом, запечатленные беспристрастной камерой в режиме реального времени и транслирующиеся на замшелых стенах старого Гюллена, – едва ли не самое выразительное, что есть в спектакле. Они словно напоминание, что на свете нет ничего интереснее Человека.
...Вокзал погружен в синеву сумерек, и сумрак – не столько время действия, сколько синоним социальной депрессии, свойственной разоренному, обнищавшему городу. «Вот и осталось в жизни – смотреть, как проносятся поезда», – распевает Хор, констатируя без тени досады или отчаяния, на пасторально-лирический мотив. Рефрены Хора – принадлежности античных трагедий – точно выражают провинциальное простодушие, а также помечают жанр. Автор обозначил пьесу как трагикомедию, а играть ее на самом деле можно и как чистую комедию абсурда, но режиссер Бубень выбрал бескомпромиссность трагедии, полной гибели всерьез, при том что позволил актерам в полной мере проявить комедийные таланты, задействовать запал острохарактерности, импровизационность. У Бургомистра – актера Ивана Маленьких, Священника – Виталия Семенова, и особенно у Учителя и Полицейского – Владислава Пузырникова и заслуженного артиста РФ Александра Гончарука есть эпизоды, сопоставимые по природе юмора с гоголевской инфернальностью, когда смех укрывает жуть, хтонические бездны. Недаром в абстрактных видеопроекциях второго действия возникают фрагменты картин Иеронима Босха, в частности – из его триптиха «Страшный суд». Город Гюллен, ожидающий приезда родившейся здесь мультимиллионерши Клары Цаханассьян, как мессии, как благодетельницы, оказывается во власти демоницы, вознамерившейся свершить свой страшный суд, осуществить беспощадно-безрассудную месть.
«Добро пожаловать, КЛЕ» – развернут плакат с тем сокращенным именем, которым Клару называли в юности. Она появляется, скандаля с начальником поезда, не делающим остановку на столь мелкой станции. И, не сбавляя тона, ничуть не умиляясь возвращению в прошлое, когда лазала по крышам и плевала сверху на прохожих, преимущественно мужчин, без тени сентиментальности выпаливает вопросы былому возлюбленному: как ты называл меня тогда? Как я называла тебя?.. Маленькая, как девочка, рыжеволосая, облаченная в элегантное, лаконичное траурное черное, она божественно красива, – сразу становится ясно, почему режиссер Анджей Бубень исключил из оригинального заглавия пьесы «Визит старой дамы» определение возраста. Старость – это бессилие, а дюрренматтовская героиня сильна, в ней бродят соки чувственности, и она умело пользуется женской властью, притом предпочитает опираться на власть своих немереных денег, которые уж точно никогда не подводили. Актриса Ирина Герасимова, исполняющая Клару, подсвечивает свою природную красоту неисповедимым внутренним огнем, существованием на высочайшем накале. Незабываем взгляд ее серьезных глаз на вокзале. Бестрепетное лицо, властный голос, и жадно впитывающие, внимательные глаза, от которых не укрывается ни одна мелочь. Можно дофантазировать, что безупречное лицо миллиардерши – результат работы пластических хирургов, как и ее успешно протезированные рука и нога. Однако она – жертва многих катастроф, многократно возрождавшаяся, как Феникс, превратилась в один сплошной протез, отвергнув все чувства, кроме взращивания пережитой боли, обиды на отвернувшегося возлюбленного, одиноких родов, отказа от материнства, позорной участи шлюхи и прочая, что они затмили все ее достижения, переход из изгойства во всевластие. Клара настолько одержима и ослеплена местью, что не желает видеть – мстить-то некому! Сама жизнь уже давно покарала Илла, ее возлюбленного, подвергнув медленной пытке обыденностью. Илл – народный артист РФ Михаил Окунев – отчасти невинен, потому что лишен того огромного личностного потенциала, какой есть у Клары. Он смалодушничал, женившись не на нищей беременной «дикой кошке» и «колдунье», а на прелестнице с приданым. Кстати, Екатерина Потапова, заслуженная артистка РФ, в образе жены Илла заставляет вспомнить «Попытку ревности» Марины Цветаевой.
Это тот стих, в котором поэтесса вопрошает: «С пошлиной бессмертной пошлости как справляетесь, бедняк?» И обнажает нестихающую любовь и боль обращением «избранному моему».
По ходу спектакля Анджея Бубеня у меня, как наверняка и у многих зрителей, возникал вопрос: а была ль любовь? Именно о любви почти не говорится, даже в сцене встречи в лесу, в сарае, где сеновал служил ложем страсти, былые любовники не говорят о чувствах, избегают касаний и визуального контакта. Все, что угодно, кроме признаний в любви. Так и обстоят дела у современного человека, запретившего себе чувствования, эмпатию в обмен на какое-никакое спокойное существование, исполнение социальных ритуалов, соблюдение приличий. Любовь выбивает из колеи обыденности, нивелирующей человека. Илл, не имевший смелости в юности, все же не безнадежен. Перед лицом неминуемой гибели он собирает внутри себя всю мужественность, на которую способен, чтобы не пасть уже не в глазах Клары, а в собственных, не поступиться достоинством. Мощная работа Окунева в огромном диапазоне от наивности простака до прозрения и неимоверных мук, сопоставимых с самосудом и самоказнью. Особенность премьерного спектакля Анджея Бубеня в том, что он лишен морализаторского пафоса, но провоцирует работу воображения, задействует «сердца выстывший мотор» и поток вопросов прежде всего к себе.
«Я пытался уйти от любви. Я брал острую бритву и правил себя. Я закрылся в сарае, я резал кожаные ремни, стянувшие слабую грудь», – подпевала я Бутусову, «Наутилусу-Помпилиусу», когда уже посмотрела и пересмотрела «Визит дамы» и из чувства самосохранения запретила себе думать о том. Но, что бы я ни делала, все указывало на насущность пьесы Дюрренматта. Например, читая новый роман норвежца Ю Несбё «Королевство», вышедший в этом трагичном 2020-м году (несерийный, не о детективе Харри Холе, а настоящий психологический роман), прямо-таки запнулась о строки: «Ведь главное в жизни – это заслужить признание дома, там, где, как тебе кажется, тебя недооценили и где тебе одновременно хочется и отомстить, и стать освободителем». Это – абсолютно о Кларе Цаханассьян, той самой жаждущей возмездия героине, которая ГОДАМИ, всей жизнью и биографией готовила визит в родной город, разоряя его, чтобы вернуться «на коне» и «облагодетельствовать». Меня в свое время совершенно не убедила экранизация пьесы с Екатериной Васильевой в главной роли, но постоянно перед мысленным взором Ирина Герасимова, которая в образе Клары перестрадала за всех нас, грешных.
Была ль любовь? – Была, есть и будет.
Новые ботинки
• • •
«Маленький городок Гюллен, высокие бетонные стены завода, который не работает, опрятные, но бедненькие жители, которые продолжают существовать по лекалам успешного, старого Гюллена, но работы нет, ботинки – с тех сытых времен – снашиваются. И все как будто немного припыляются, сливаются со стенами города…»
В спектакле Анджея Бубеня не так. У Бубеня гюлленцы прекрасны, все как один идеальны. Они немного сломаны, как куклы без завода: немного заклинил механизм, и вот начинается бессмысленное повторение одного и того же действия, например, так раз за разом Художник (Олег Берков) сворачивает плакат вдоль стены, которого у него в руках и нет. Певчие пташки, хор Гюллена, существуют в своей отдельной плоскости, чуть выше всех остальных – хоть они такие же гюлленцы, как и другие, – у них есть своя задача: вступать в полифонический полилог с музыкой (композитор Глеб Колядин) и общим звучанием речи. Пташки как последний отблеск былой жизни города – вот такие прилежные, аккуратные и дисциплинированные у этого городка сыновья и дочери. Такие бедные, но честные, не желающие никому зла.
Но Дама другая. Разговоры о ее старости, увечьях звучат как клевета – Клара Цаханассьян Ирины Герасимовой совсем не такая, как о ней говорит драматург, – она не старуха с протезами, она прекрасная зрелая женщина, куда более цельная, чем эти молоденькие певчие птички. Судьба Клары в спектакле Бубеня – это не только возмездие, это сказ о том, как делается история. Весь план Клары, все ее действия документируются журналистами – актеры у Бубеня в этом спектакле работают не только друг с другом, но и на камеру. Во многих диалогах тет-а-тет звучит холод, сдержанность, вместо внимания на партнера – прямой посыл в камеру. Например, Кларе особенно важно, чтобы ее месседж услышали не только бывший возлюбленный Илл или гюлленцы, но и незримые потомки, которые посмотрят хронику и обязательно оценят интригу этой сильной женщины.
И вот тут возникает уколом чувство ностальгии и проходят перед глазами в обратной перемотке спектакли режиссера Анджея Бубеня на омской сцене – монументальный «Амадей» Шеффера, звенящая и холодная «Смерть не велосипед…» Срблянович и первая работа Бубеня в Омске «Август. Графство Осейдж» Т. Леттса, спектакль, который наверняка должен попасть в золотую коллекцию Омской драмы. И раз за разом, спектакль за спектаклем – на первом плане народный артист РФ Михаил Окунев, лицо и голос омской сцены. Кажется, что Анджей Бубень относится к Михаилу Окуневу с большой любовью, предлагая ему главные, но такие разноплановые образы – от алкаша Ропаца до владеющего всеми дворцовыми тайнами композитора Сальери. Илл – совершенно иное воплощение Окунева. Внешне сдержанный, этот персонаж будто нашпигован перегнившей энергией под самую крышку, которая вот-вот вырвется и вокруг разольются все переживания, тайны и грехи, упрятанные, утрамбованные внутри за все эти долгие годы. Но история Фридриха Дюрренматта не о том, что Илл взрывается и защищает себя. Дюрренматт и вторящий ему Бубень о том, что возмездие – оно не снаружи, возмездие внутри. Красивой сцены казни или убийства героя, расправы толпы над жертвой ради богатой жизни не будет. Илл Окунева – это заведенная на самоуничтожение бомба, заряд этот заложен еще давно-давно – когда они с Кларой были молоды, а детонатор подожгла Клара в ту секунду, когда вернулась в Гюллен. И вот так два акта по этому длинному детонатору ползет маленький огонек, который настигнет сердце героя в самом финале. Тихая смерть Илла на пике эмоционального накала, некоторое разочарование аудитории в том, что крови не будет и все разрешится само собой – это последствия игры, тонко просчитанной и воплощенной режиссером на протяжении всего спектакля.
Бубень всегда очень тонко создает ансамбль в спектакле. Часто он выбирает материал, в котором главный герой не отдельный человек, а целая семья, в случае с «Визитом дамы» этот ансамблевый, коллективный герой – весь город Гюллен. Жители Гюллена, при всем их внешнем лоске, наводят жуть. В лавке Илла, когда один за другим горожане приходят отовариться в долг, вдруг они начинают двигаться геометрично, по определенной перспективе. А потом, провожая Илла на вокзал, они не скажут ни одного дурного слова, но перезадавая многократно один и тот же вежливый вопрос, будто подвергают Илла старейшей пытке водой, где капля за каплей падает на голову несчастного и сводит его с ума. И Иллу становится так страшно от этой роботизированной, услужливой толпы, вот-вот готовой сорваться на убийство, что он сам поступает в угоду этому многоголовому персонажу – отказывается от бегства. Еще один ансамблевый персонаж «из страшилки» – прекрасная семья Илла: жена (Екатерина Потапова), дочь (Вера Фролова) и сын (Леонид Калмыков). Как типичные жители Гюллена, они держат лицо и улыбаются Иллу, но ожидание неминуемой смерти отца, а за ней и неминуемого богатства наполняет все семейные сцены липковатым жутким напряжением. Нет-нет, никто не посочувствует Иллу. Все ждут, что грязную работу с минуты на минуту сделает кто-то другой. Молчаливое перекладывание ответственности на другого, но при этом абсолютная уверенность гюлленцев в однозначном исходе сгущает атмосферу спектакля с каждой минутой. Капканы расставлены, новые ботинки надеты, Иллу не скрыться.
Живыми в этой истории кажутся лишь Илл и Клара. Незримая магия, электричество между этими двумя персонажами заводит ключом зажигания всю историю, и на мрачновато-жуткой атмосфере спектакль разгоняется, разгоняется и пытается взлететь. Взлетит ли? Каждый рассудит по-своему. Почти детективный сюжет, где все знают исход, – им станет смерть, но никто не может назвать имени убийцы – его и не будет.
Нельзя сказать, что Клара переживает за успех своего плана, она опытный игрок и проворачивает все красиво, по нотам, успевает в параллель с расправой над Иллом пожить своей жизнью – сменить одного Егора Уланова другим, то есть Седьмого мужа Восьмым, Девятым, да уже не важно каким, все равно на лицо они одинаковые. Клара в исполнении Ирины Герасимовой, безусловно, демиург этой истории. Но она не ждет оваций в финале после смерти Илла. Она знает, что все свершится так, как она задумала, она скрупулезно документирует содеянное, она максимально прозрачна перед гюлленцами – и такое поведение превозносит этого героя в какие-то высшие чины. Она не Бог и не дьявол из машины для гюлленцев, она не роковое возмездие для Илла, она стихия, чье воздействие неминуемо, необсуждаемо, чьи последствия необратимы, но с ними придется смириться и жить дальше. Жить в новом мире и с новой моралью.
Понятие морали невероятно важно и в этом спектакле, и в творчестве Анджея Бубеня. В его спектаклях всегда идет разговор о морали, и Бубень сам всегда на ее стороне. Но он не делает прямых выводов – как Гюллен будет жить после Клары, мы не знаем, но можем догадываться. Бубень всегда говорит о душе. И в «Визите дамы» о душе очень конкретно сказано сценографически – невозможно не заметить огромное распятие или сияющую вывеску «Золотого апостола». Бубень не произносит вслух «страшный суд», но рисует его с помощью проекции на стенах Гюллена (видеохудожник – Михаил Иванов). Имеющий глаза да увидит.
Слепцы Коби и Лоби (Иван Курамов, Александр Соловьев) под руководством Дворецкого (Артем Ильин) стали козырями Клары Цаханоссьян – живыми доказательствами ее права на месть. Образ забавных при первом появлении Коби и Лоби, людей «при даме», кардинально переворачивается в сцене в «Золотом апостоле», а молодой Дворецкий, прошедший с Кларой многие десятилетия, в какой-то момент кажется и вовсе инфернальным персонажем, продавшим душу дьяволу взамен на вечную молодость. Клара приручила и проучила своих обидчиков, заставила их жить в угоду себе, уж не ведьма ли? А ведьмовство – разве это не стихия?
И если мы уже вспомнили о том, какой разный Окунев в спектаклях Бубеня, то нельзя здесь смолчать и про потрясающий диапазон Ирины Герасимовой: старая дева Иви, героиня Леттса, затем Надежда – жестокая дочь плохого, но умирающего отца в современной сербской пьесе, наконец, барон Готфрид – мужчина, важный винтик закулисной дворцовой жизни времен Моцарта и Сальери. И вот Ирина Герасимова во всем блеске женственности, силы, воли в образе Клары – не старой дамы Дюрренматта (обратите внимание, что у Бубеня просто «Визит дамы»), – потому как нельзя назвать героиню Герасимовой старой ни на секунду. Потому что это Неёлова у Бубеня старая женщина, которая высиживает в пьесе Ружевича в «Современнике»: древняя женщина, мировая душа, практически мифологический персонаж… А вот Клара Цаханассьян – истинная Лилит, она не может быть старой, такая душа всегда молода, и у нее всегда есть силы, чтобы насадить свою – пусть и необъективную – справедливость. И Ирина Герасимова обладает полным набором актерских качеств, чтобы воплотить именно такой режиссерский месседж, совершить визит нестарой дамы.
Анджей Бубень замахнулся на философские смыслы и каким-то чудом облек такую глубину в форму прекрасно сбитого зрительского спектакля. В конце концов, не могут актеры такого дарования, как у Михаила Окунева и Ирины Герасимовой, играть на потребу толпе, им, как и Бубеню, подвластны глубокие смыслы.
Так что «Визит дамы» в Омской драме только прикидывается страшилкой для широкой аудитории, на деле же этот спектакль поговорит не с вами, а с вашей совестью. А за какую сумму вы бы убили человека?
• • •
Зрителей, которые еще не успели посмотреть спектакль «Визит дамы» и составить собственное мнение о постановке, Омский академический театр драмы приглашает на ближайшие показы 11 и 25 февраля.
